Изучение истории исторической песни

При изучении истории фольклора древней Руси источниковедческие проблемы приобретают особую важность и сложность. Историко-песенный фольклор XIII—XVI веков совершенно не представлен современными той эпохе записями. Перед исследователем встает дилемма: или ограничиться скудными и разрозненными данными, которые содержатся в литературных памятниках того времени, или обратиться к богатым материалам, какие дают поздние записи фольклора. Не отрицая ценности, иногда исключительной, литературных данных и стремясь извлечь из них возможно больше историко-фольклорного материала, тем не менее рассматриваем подлинные фольклорные тексты, записанные в XVIII—XX веках, как основной и наиболее полный и надежный источник для изучения исторической песни и смежных жанров XIII—XVI веков.
Но такая точка зрения должна быть методологически обоснована. А для этого необходимо подвергнуть критическому пересмотру некоторые теории, имеющие хождение в науке.

Есть основание вспомнить здесь некоторые установки, исходящие еще от исторической школы. С точки зрения В. Ф. Миллера или С. К. Шамбинаго, исторические песни XVI века знали как бы два периода своей истории. Сначала эти песни, возникая по следам событий, довольно точно отражали фактическую их сторону и были достоверным повествованием о случившемся, Затем, по истечении некоторого времени, такие песни переставали интересовать слушателей и «петарей» и подвергались решительной переделке. В ходе этой переделки появлялись различные искажения и фактические несообразности, вымышленные ситуации и мотивы выходили на первый план, и т. д. Песенные тексты, записанные из уст народа в XVIII—XX веках, отражают как раз этот второй период в истории песен. Другими словами, по мнению представителей исторической школы, исторические песни XVI века в своем первоначальном, исконном виде не сохранились. Чтобы представить себе эти песни, необходимо произвести реконструкцию их содержания, основанную на критическом анализе поздних текстов. Как известно, большинство работ ученых исторической школы было посвящено именно опытам такой реконструкции. Но не место рассматривать методику этих работ. Следует отметить лишь, что, во-первых, исследования строились на анализе исторических реалий, а не на анализе художественного целого, и, во-вторых, они совершенно не считались с художественной спецификой песен, с их подлинной жанровой сущностью. Релятивистская концепция исторической школы основывалась на неверии в творческие силы народа, в частности крестьянства, которое якобы могло лишь разрушать и искажать песенное наследие но не могло хранить и развивать его. Несостоятельная в методологическом отношении, концепция эта не подтверждается и фактически. Представителям исторической школы не удалось ни реконструировать первичную форму какой-нибудь исторической песни, ни доказать существование таких форм.
Есть все основания думать, что песни о событиях XVI века — о взятии Казани, о Кострюке, о гневе Ивана Грозного на сына и другие, известные нам по записям начинал с XVIII века, — это и есть исторические песни XVI века. Они не восходят ни к каким исчезнувшим «исконным», первичным формам и не нуждаются в реконструкциях того типа, который практиковали ученые исторической школы. Они подлежат историко-фольклорному анализу, и одним из слагаемых этого анализа является установление степени и характера изменении, которым подверглась та или иная песня за века своего бытования. Мы убеждены, что вопрос о происшедших изменениях должен решаться всякий раз совершенно конкретно, хотя, разумеется, очень важно попытаться установить некоторые общие закономерности в этих изменениях.
Здесь нет возможности обсуждать данную проблему во всей ее сложности и во всем многообразии аспектов. Необходимо лишь высказать некоторые общие соображения, во многом объясняющие наш подход к проблеме.
Тезис о творчески направленных изменениях, обусловленных исторической действительностью, общественной и географической средой, личным началом и другими факторами,— в его самой общей принципиальной форме оспариваться не может. Но тезис этот нуждается в строгой конкретизации и солидной фактической аргументации всякий раз, когда он применяется к фактам истории фольклора. Другими словами, нельзя при анализе материала исходить из убеждения в том, что характер, границы и результаты творческих изменений, происшедших с ним, заведомо известны. Нужно, в частности, особенно учитывать жанровую дифференциацию. Былины, сказки и обрядовые песни в одних и тех же условиях будут изменяться далеко не одинаково. В одних жанрах воздействие меняющейся действительности будет более значительным и проявится в иных формах, чем в других жанрах.