Рассказ Владимира Владимировича Набокова «Благость» впервые появился в берлинской газете «Руль» в мае 1924 года. Он относится к раннему периоду творчества этого замечательного писателя. Заразительное жизнелюбие Набокова определяет одну из ведущих интонаций его прозы 20-х годов. «Слушай, я совершенно счастлив, - признавался начинающий двадцатипятилетний прозаик в исповедальном «Письме в Россию» (1924 г.). – Счастье мое – вызов. Блуждая по улицам, по площадям, по набережным вдоль канала, - рассеянно чувствуя губы сырости, - я с гордостью несу необъяснимое счастье». В очерковом «Путеводителе по Берлину» (1925 г.) он буквально упивается каждым моментом бытия, каждой «картинкой с натуры». «Скучный, чужой город. И жить в нем дорого», - мрачно бормочет собеседник, но «каждому, кто способен откликнуться на скрытое в серых буднях волшебство обыденности, вряд ли будет близким подобное мироощущение» [5, с.11].

Важно отметить еще одну особенность ранней прозы Набокова: для нее в большей степени характерен тонкий психологизм, необычайно точное изображение психологических реакций человека. Само название некоторых рассказов Набокова 20-х годов есть указание на переживания, эмоции, психические состояния: «Катастрофа», «Благость», «Ужас», «Обида». Все это в высшей мере присуще и новелле «Благость», «в которой можно увидеть как бы развернутый эпиграф к весьма значительной части русскоязычной творчества Набокова» [5, с. 11].

Этот рассказ не отличается событийностью, многогеройностью. Собственно мы имеем одного персонажа, через призму восприятия которого и видим мир. Нам может показаться, что такой мир – это объективность. Однако вчитываясь, мы понимаем, что внешний мир меняется в зависимости от состояния героя. В рассказе показана смена настроений главного героя в течение дня – с раннего утра («на рассвете...») до раннего вечера (когда «стемнело»), т.е. примерно в течение 8 – 10 часов. Можно выделить 4 промежутка времени: утро, время после полудня, середина дня и ранний вечер. Этому конкретному времени, обозначенному в рассказе четырехкратно, соответствуют и разные состояния. Кроме того, с этими четырьмя промежутками времени могут соотноситься четыре времени года: утро – осень, полдень – зима, середина дня – весна, ранний вечер – лето. Конечно, это соотношение основано не на формальных признаках (например, погода), а на эмоциональной окраске каждого отрезка времени.

Утром героем владеют чувство утраты, тоски, потерянности. Он покинут своей возлюбленной. Собственное пространство – пространство мастерской, которую он «унаследовал от фотографа», - воспринимаются героем как плохая, дешевая лживая декорация: скульптор (главный герой) выделяет такие детали, «как лиловое пятно, изображавшее...белесую урну на фоне мутного сада», глиняную болванку (которая воспринимается скульптором как некое подобие возлюбленной), «черные занавески, висевшие, как клочья рваных знамен», мусор, гипсовые осколки, пыль высохшего пластилина. Сам герой называет мастерскую туманной светлицей. Действительно, в комнате как будто царит какая-то мутность, «пыльный туман». Намеренно выбраны для описания помещения неяркие, размытые краски, полутона (не лиловый, а лишь с оттенком лилового), белесый (цвет «тусклый и светлый до белизны» [6]). Неслучайно, что скульптор сравнивает занавески с рваными знаменами: это вызывает у читателя ассоциации с войной, битвой, причем проигранной. В данном случае для героя проигранное сражение – это расставание с его возлюбленной. Интересна и такая деталь, как «надгробный холмик пепла, который главный герой находит в спальне своей подруги. Пепел здесь не просто элемент предметного мира, но и символ, причем не только разрыва с любимой, но и утраты покоя душевного, внутреннего, внутренней гармонии, ощущения своей «слитости» с окружающим миром.

Характерно, что о самой подруге скульптора мы ничего не узнаем. Мы видим ее глазами главного героя, но его оценка этой героини не может быть объективной. Скульптор несомненно любит ее («Когда при мне произносили твое имя, вот такое чувство я испытывал: удар черноты, душистое и сильное чувство... Любил я тебя давно, а почему любил – не знаю»), но тем не менее герой полностью находится во власти своих эмоций – ревности и обиды. Действительно, в его словах слышится неприкрытая обида, досада, например: «Рай представлялся мне именно так: молчанье, и слезы, и теплый шелк твоих колен. Ты этого понять не могла» - или: «Я умел только лепить и любить. Тебе было мало этого». Та оценка, которую дает герой девушке, противоречива: «лживая и дикая», но «живущая в праздной печали». Отношения этой женщиной кажутся скульптору перспективными. Отсюда – все видится ему в мрачном свете.