Для понимания этой принципиально важной сцены нужно помнить, что она написана с расчетом па эффект присутствия читателя: Марья Ивановна, например, не знает, что беседует с императрицей, а читатель уже догадывается; “дама” обвиняет Гринева в измене, но читатель отлично знает, что обвинение это ни на чем не основано. Этот прием Пушкин счел нужным обнаружить: в решительный момент беседы он сообщает: Мата Миронова “с жаром рассказала все, что уже известно моему читателю”.

Итак, Марья Ивановна, отвечая на вопрос “дамы”, сообщает ей о причине своего приезда в столицу. При этом благосклонность собеседницы к неизвестной девушке энергично мотивирована: “дама” узнает, что перед ней сирота капитана Миронова, верного императрице офицера.
(“Дама, казалось, была тронута”.) В этом состоянии она и читает прошение Маши.

Пушкин создает еще одну чрезвычайную ситуацию, поручая Гриневу запротоколировать (со слов Маши Мироновой) все происходившее: “Сначала она читала с видом внимательным и благосклонным; но вдруг лицо ее переменилось,- и Марья Ивановна, следовавшая глазами за всеми ее движениями, испугалась строгому выражению этого лица, за минуту столь приятному и спокойному”.

Пушкину очень важно подчеркнуть мысль, что, даже надев маску частного человека, Екатерина не оказывалась способной смирить в себе императрицу. “Вы просите за Гринева? – сказала дама с холодным видом. – Императрица не может его простить. Он пристал к самозванцу не из невежества и легковерия, но как безнравственный и вредный негодяй”.

Отповедь “дамы” полностью подтверждает принципиально несправедливое правосудие императрицы. Утверждение приговора императрицей Екатериной II и безапелляционно оскорбительное объявление “дамой” (частным человеком) Гринева “вредным негодяем” находятся в одном ряду. Пушкин сознательно уравнивает действия императрицы и “человека”.

Свидание Марьи Ивановны с Екатериной II достигает – после этой отповеди “дамы”-кульминации: капитанская дочка из робкой и смиренной просительницы превращается в отважную защитницу справедливости, беседа становится поединком.

“- Ах, неправда! – вскрикнула Марья Ивановна. – Как неправда! – возразила дама, вся вспыхнув. – Неправда, ей богу, неправда! Я знаю все, я все вам расскажу”.

Горячо воскликнув: “Неправда!”- Маша “с жаром рассказала” все, что уже было известно читателю. Знающий истину читатель не случайно здесь упомянут – он призван быть свидетелем, перед которым императрица оказалась принужденной держать ответ. Что ей оставалось делать? Настаивать на несправедливом своем приговоре?

Но в создавшихся условиях это выглядело бы проявлением безрассудного деспотизма. Подобное изображение Екатерины противоречило бы правде истории. И Пушкин не мог пойти па это.

Ему же важно было другое: показать сначала несправедливость осуждения Гринева и демагогического по существу помилования его Екатериной II, а потом – вынужденное исправление ею своей ошибки.

Марью Ивановну вызывают во дворец. “Дама”, представшая уже в образе императрицы Екатерины II, сказала: “Дело ваше кончено. Я убеждена в невинности вашего жениха”. Заявление это примечательно.

Сама Екатерина II признается, что она освобождает Гринева потому, что он невиновен. А его невиновность доказана Машей Мироновой, и эта истина подтверждена читателем. Поэтому исправление ошибки не есть милость. Милость Екатерине II приписали пушкинисты.

В действительности честь освобождения невиновного Гринева принадлежит капитанской дочке. Она не согласилась не только с приговором суда, но и с решением Екатерины II, с ее “милостью”. Она отважилась поехать в столицу, чтобы опровергнуть аргументы императрицы, осудившей Гринева. Наконец, она смело бросила “даме” дерзкое слово – “Неправда!”

Маша Миронова вступила в поединок и выиграла его. Приписывая “милость” Екатерине II, исследователи обедняют образ капитанской дочки, отнимая у нее главный в ее жизни поступок. Она в романе была “страдательным” лицом, верной дочерью своего отца, усвоившей его мораль покорности и послушания. “Чудные обстоятельства” не только подарили ей счастье соединения с любимым – они обновили ее душу, се жизненные принципы.

Впервые у Пушкина появилась героиня, борющаяся за счастье. И борьба эта была лишена эгоистического начала, как у Дуни Выриной (предавшей своего отца) в “Станционном смотрителе”. Потому Пушкин и назвал свой роман именем Маши Мироновой – “Капитанская дочка”.

Несомненно, когда Пушкин исследовал “русский бунт”, он думал и о недавнем восстании декабристов. Это восстание тоже закончилось трагически. Но дело декабристов воистину не пропало.

Они не только завещали будущим поколениям борьбу с самодержавием и рабством. Своей героической жизнью они утвердили высокий идеал человека.

Борьба декабристов способствовала обновлению многих душ. Это обновление беспримерно проявилось в подвиге жен декабристов, который долгие годы будет служить примером истинно человеческого поведения в труднейших обстоятельствах. Пушкин высоко ценил отвагу слабых женщин, вступивших в поединок с Николаем I. Обобщение этого опыта помогло ему создать образ “Капитанской” дочки.