Ответ:

«Политика должна быть не более и не менее как прикладной историей. Теперь она не более как отрицание истории и не менее как её искажение».

Это Василий Ключевский написал в 1891-м году. И сейчас это более чем актуально. В последнее время везде и даже в метро можно встретить другую фразу историка, полюбившуюся кремлёвским пропагандистам (правда изменённую или в варианте, прошедшем мимо моего внимания; приведу её, как знаю):

«История не учительница, а надзирательница, magistra vitae: она ничему не учит, а только наказывает за незнание уроков».

Что же, пара уроков истории не помешает.

Во времена Ключевского не существовало термина «индоктринация», но историк отмечал склонность русского человека к некритичному восприятию идей и объяснял её византийским влиянием:

«Вместе с великими благами, какие принесло нам византийское влияние, мы вынесли из него и один большой недостаток. Источником этого недостатка было одно — излишество самого влияния. Целые века греческие, а за ними русские пастыри и книги приучали нас веровать, во всё веровать и всему веровать. … Нам твердили: веруй, но не умствуй … Потому, когда мы встретились с чужой мыслью, мы принимали её на веру. … Менялось содержание, но метод мышления оставался прежний.

Под византийским влиянием мы были холопы чужой веры, под западноевропейским стали холопами чужой мысли».

«Просветительская вша консерватизма и либерализма кишит на русском народе и пожирает его здравый рассудок».

Как видите, историк не делает различия между консерватизмом и либерализмом, поскольку и то и другое умозрительные схемы, мало соотносящиеся с жизнью. Понимать свои мысли о предмете, не значит понимать сам предмет, говорил Ключевский.

Вот анекдот из античного сборника «Филогелос». Педант шёл по дороге с проводником, кривым на правый глаз. Когда они проходили по винограднику, проводник расхваливал те лозы, которые были слева. Педант сказал:"Когда мы пойдём обратно, ты увидишь, что и справа не хуже".

Наш мозг анализирует модели и нам легко сбежать от модели, имеющей отношение к реальности к модели, просто удобной для восприятия. Хочется найти баранку, которую съешь и наешься. Шкалик, который выпьешь и напьёшься. Но так не бывает. Теряя часть, теряешь целое.

В 1898-м году Ключевский записал:

«В России все элементы культуры парниковые, казённые: всё, и даже анархия, воспитано и разведено на казённый счёт».

В том же году:

«Россия на краю пропасти. Каждая минута дорога. Все это чувствуют и задают вопросы: что делать? Ответа нет».

Более, чем за десятилетие до этого Салтыков-Щедрин предупреждал:

«Под шум всевозможных совещаний, концертов, тостов и других политических сюрпризов прекращается русловое течение жизни, и вся она уходит внутрь, но не для работы самосовершенствования, а для того, чтобы переполниться внутренними болями. И умственный, и материальный уровень страны несомненно понижается; исчезает предусмотрительность; разрывается связь между людьми, и вместо всего на арену появляется существование в одиночку и страх перед завтрашним днём. … Всё дурное, неправое и безнравственное назревает под влиянием смуты, заставляющей общество метаться из стороны в сторону без руководящей цели, без всякого сознания сущности этих беспорядочных метаний.

Общество, не знающее иного содержания, кроме сплетен и насильственно созданных пут, может быть способно лишь к прозябанию. Спрашивается, однако ж: возможно ли бессрочное прозябание и не должно ли оно постепенно перейти в гниение?

Признаюсь откровенно, как ни мучителен для меня утвердительный ответ, но я вынужден сказать: да, прозябание не бессрочно …»

Российские власти упорствуют в нежелании учить уроки истории.

Беда в том, что за невыученные уроки история спрашивает не только с властей.

Объяснение: