Наверно, мое сочинение будет выбиваться из общего ряда. Другие напишут про то, как, например, получили паспорт, или как научились ездить на велосипеде. Мне это всё, честно сказать, не особо запомнилось. Я вообще домашний мальчик, можно сказать, что «ботаник». Рано испортил зрением, потому что много читал. Настало время, когда вынужден был начать носить очки. Родителям я никогда особых проблем не доставлял: сам делал домашние задания, вечером возвращался домой вовремя, курить раз попробовал – не понравилось, и не пристрастился. Короче, стыдно признаться, но самым «памятным» для меня днем стал тот день пару лет назад, когда мать в первый раз подняла на меня руку. Да, признаю, что заслужил, что виноват. Всё когда-то бывает впервые. Отец рассказывал, что раньше вообще всех пацанов ремнем воспитывали, и они хуже от этого не стали. Вот и моя очередь пришла.
Так-то всё началось с пустяка. Подумаешь, стянул старые часы у приятеля. И часы не его, отцовы. К тому же, сломанные, ничего в них особенного. Притащил домой, положил, не помню куда, да скоро и забыл про них. А мать возьми да найди! Вот уж чего точно не ожидал. Значит, дело было под вечер, я делал уроки в своей комнате. Вдруг она врывается, в руках – эти самые чертовы часы и давай мне устраивать допрос с пристрастием: дескать, что это да откуда. Сказал честно, как есть. Добавил, что потом верну. «Еще бы не вернешь!» — с гневом выпалила мать и убежала в коридор. Слышу – что-то ищет в кладовке. У меня и в мыслях ничего не было о том, что дальше будет. Смотрю – возвращается с ремнем. Валялся где-то, черный, широкий, кожаный. Сложила его надвое. И без паузы приказывает: «Снимай штаны!» Я, конечно, струсил, по правде говоря, душа в пятки ушла. Ну, давала она мне несколько раз подзатыльник, но не более того. А тут такое дело! Я давай оправдываться, и голосок у меня такой противный стал, жалостливый. А мать на своем стоит: снимай штаны и ложись на диван. Делать нечего, спустил треники до колен вместе с трусами и лег. Так меня впервые выпороли ремнем по голой заднице. Не знаю, чего было больше – боли или стыда. Наверно, второго. Лежу, ору от боли, прошу прощения и злюсь сам на себя, что меня, подростка, лупят как малолетку по голому заду, и я сам покорно ложусь. Но мать у меня женщина суровая, от своего не отступит. Никому такого «памятного дня» не пожелаю. Но почти уверен – больше никогда ничего не украду.