Мне рассказали недавно историю о елке, посаженной в одном московском дворе. Это была голубая серебристая ель. Голубое дерево из сказки. 

Жильцы, въехавшие в новый дом, посадили елку сами. Для нее вырыли глубокую яму, подготовили ей хорошую рыхлую землю, обложили дно ямы лесным дерном. Привезли даже немного хвои из леса и посыпали вокруг землю, чтобы она чувствовала себя, как дома.

Дерево принялось. На ветках появились свежие пушистые побеги. Голубая ель стала гордостью всего дома, его украшением. Она пышно разрослась, и, вечером, если вы проходили мимо, вас касался задумчивый и щемящий запах лесной хвои, запах детства, запах чистоты. 

И вот однажды, перед Новым годом, жильцы, выйдя из дома ранним утром, увидели, что елку кто-то срубил. Срубил не у корня, а забрал юную пушистую верхушку. Изуродованное дерево стояло во дворе, беспомощно распластав оставшиеся нижние ветви, словно отрубил ему голову палач. Люди долго смотрели на ель, не веря своим глазам, - смотрели с болью, содроганием, гневом…

На следующий день жильцы прикрепили к дереву табличку. Табличка была сделана добротно, старательно, на ней было написано крупными отчетливыми буквами: «Памятник подлецу, который под Новый год срубил эту елку» .

Ель засохла и умерла. Табличка на мертвом дереве укреплена до сих пор.

Человек, убивший дерево, проходит, может быть, мимо него каждый день. И каждый день мертвая ель, как молчаливый укор совести, напоминает ему о содеянном.