дорога вилась передо мною между густыми кустами орешника, уже залитыми мраком. 
Дрожки прыгали по твёрдым корням столетних дубов и лип, беспрестанно пересекавшим глубокие продольные рытвины.
на самой середине избы висела люлька, привязанная к концу длинного шеста.
Когда дошло дело до чистописания, я от слёз, падавших на бумагу, надедал столько клякс, как будто писал водой на обёрточной бумаге.
Оно выражало довольство человека, достойно отомстившего за нанесённую ему обиду.