Изложение 

                           Поговорим о бабушках

Давайте поговорим о стариках- о собственных родных бабушках.

Ох уж эта бабушка! Надоедает, считает маленьким, заставляет есть, когда не хочется. Во всё вмешивается ,делает замечания даже при ребятах. Кутает, когда во дворе все раздетые бегают. А то придет к школе в дождь и стоит с плащом и зонтиком, позорит только. Ну что же делать с такой бабушкой? И стыдно потом бывает за свою грубость, да сдержаться трудно. Внутри как будто пружина сжимается и хочет распрямиться, вытолкнуть возражения.

Знаешь, что надо делать с бабушкой? Надо любить, понимать и прощать. Она- то сколько прощает тебе? Терпеть- это близкий человек. Опекать, беречь. Пусть она считает тебя маленьким и беспомощным, ты-то знаешь, что во многом сильнее её, здоровей, шустрей.  Нет, не за то, что «она тебе жизнь отдаёт». Просто потому, что бабушке твоей осталось жить меньше, чем тебе, и потому что старость- довольно тяжкое и печальное время жизни. Всё своё, личное, у нее позади- забота, радости, тревоги, интересная жизнь, надежды. И только ты-  ее единственная забота, ее последняя радость, ее постоянная  тревога, ее основной жизненный интерес, ее тайная надежда.

А потом, у каждого возраста есть свои особенности. Вот и у стариков они есть- ворча  вспоминать пошлое, поучать. Ты же не будешь обижаться на грудного младенца, если он кричит. Это его возрастная особенность.

Тебе сейчас трудно представить себя старым, а все- таки попытайся.

ВТОРОЕ №2

    Радушие семьи Житковых изумляло меня. Оно выражалось не в каких-нибудь слащавых приветствиях, а в щедром и неистощимом хлебосольстве. Приходили какие-то молчаливые, пропахшие махоркой, явно голодные люди, и их без всяких расспросов усаживали вместе с семьёй за длинный, покрытый клеенкой стол и кормили тем же, что ела семья. А пища у нее была простая, без гурманских причуд: каша, жареная скумбрия, вареная говядина. Обычно обеда­ли молча и даже как будто насуплено, но за чаепитием становились общительнее, и тогда возникали бурные споры о Льве Толстом, о народничестве.

Кроме литературы, в семье Житковых любили математику, астрономию, физику. Смутно вспоминаю какие-то электроприборы в кабинете у Степана Васильевича. Помню составленные им учеб­ники по математике; они кипой лежали у него в кабинете.

Очень удивляли меня отношения, существовавшие между Степаном Васильевичем и его сыном Борисом: то были отношения двух взрослых, равноправных людей. Борису была предоставлена полная воля, он делал что вздумается - так велико было убеждение родителей, что он не употребит их доверия во зло. И действительно, он сам говорил мне, что не солгал им ни разу ни в чем.

Раньше я никогда не видывал подобной семьи и лишь потом, через несколько лет, убедился, что, в сущности, то была очень типичная для того времени русская интеллигентская трудовая семья, щепетильно честная, чуждая какой бы то ни было фальши, строгая ко всякой неправде. Живо помню, с каким восхищением я, тринадцатилетний мальчишка, впитывал в себя ее атмосферу.