Как погиб Хома Брут из повести Н.В. Гоголя "Вий" (1835)

Жуткая сцена, случившаяся на третью ночь чтения молитв над умершей панночкой.

...Вдруг... среди тишины... с треском лопнула железная крышка гроба и поднялся мертвец. Еще страшнее был он, чем в первый раз. Зубы его страшно ударялись ряд о ряд, в судорогах задергались его губы, и, дико взвизгивая, понеслись заклинания. 

Вихорь поднялся по церкви, попадали на землю иконы, полетели сверху вниз разбитые стекла окошек. Двери сорвались с петлей, и несметная сила чудовищ влетела в божью церковь. Страшный шум от крыл и от царапанья когтей наполнил всю церковь. Все летало и носилось, ища повсюду философа. 

У Хомы вышел из головы последний остаток хмеля. Он только крестился да читал как попало молитвы. И в то же время слышал, как нечистая сила металась вокруг его, чуть не зацепляя его концами крыл и отвратительных хвостов. Не имел духу разглядеть он их; видел только, как во всю стену стояло какое-то огромное чудовище в своих перепутанных волосах, как в лесу; сквозь сеть волос глядели страшно два глаза, подняв немного вверх брови. Над ним держалось в воздухе что-то в виде огромного пузыря, с тысячью протянутых из середины клещей и скорпионьих жал. 

Черная земля висела на них клоками. Все глядели на него, искали и не могли увидеть его, окруженного таинственным кругом.

- Приведите Вия! ступайте за Вием! - раздались слова мертвеца. 

И вдруг настала тишина в церкви; послышалось вдали волчье завыванье, и скоро раздались тяжелые шаги, звучавшие по церкви; взглянув искоса, увидел он, что ведут какого-то приземистого, дюжего, косолапого человека. Весь был он в черной земле. Как жилистые, крепкие корни, выдавались его засыпанные землею ноги и руки. Тяжело ступал он, поминутно оступаясь. Длинные веки опущены были до самой земли. С ужасом заметил Хома, что лицо было на нем железное. Его привели под руки и прямо поставили к тому месту, где стоял Хома. 

- Подымите мне веки: не вижу! - сказал подземным голосом Вий, - и все сонмище кинулось подымать ему веки. 

"Не гляди!" - шепнул какой-то внутренний голос философу. Не вытерпел он и глянул.

- Вот он! - закричал Вий и уставил на него железный палец. И все, сколько ни было, кинулись на философа. Бездыханный грянулся он на землю, и тут же вылетел дух из него от страха...


Оглянулся Андрий: 
пред ним Тарас! Затрясся он всем телом и вдруг стал бледен.. . 
Так школьник, неосторожно задравши своего товарища и получивши за то от 
него удар линейкою по лбу, вспыхивает, как огонь, бешеный выскакивает из 
лавки и гонится за испуганным товарищем своим, готовый разорвать его на 
части; и вдруг наталкивается на входящего в класс учителя: вмиг притихает 
бешеный порыв и упадает бессильная ярость. Подобно ему, в один миг пропал, 
как бы не бывал вовсе, гнев Андрия. И видел он перед собою одного только 
страшного отца. 
- Ну, что ж теперь мы будем делать? - сказал Тарас, смотря прямо ему в 
очи. 
Но ничего не знал на то сказать Андрий и стоял, утупивши в землю очи. 
- Что, сынку, помогли тебе твои ляхи? 
Андрий был безответен. 
- Так продать? продать веру? продать своих? Стой же, слезай с коня! 
Покорно, как ребенок, слез он с коня и остановился ни жив ни мертв 
перед Тарасом. 
- Стой и не шевелись! Я тебя породил, я тебя и убью! - сказал Тарас и, 
отступивши шаг назад, снял с плеча ружье. 
Бледен как полотно был Андрий; видно было, как тихо шевелились уста его 
и как он произносил чье-то имя; но это не было имя отчизны, или матери, или 
братьев - это было имя прекрасной полячки. Тарас выстрелил. 
Как хлебный колос, подрезанный серпом, как молодой барашек, почуявший 
под сердцем смертельное железо, повис он головой и повалился на траву, не 
сказавши ни одного слова. 
Остановился сыноубийца и глядел долго на бездыханный труп. Он был и 
мертвый прекрасен: мужественное лицо его, недавно исполненное силы и 
непобедимого для жен очарованья, все еще выражало чудную красоту; черные 
брови, как траурный бархат, оттеняли его побледневшие черты.