Ещё в 1935 году М. Горький, впервые услышав рассказы Ираклия Андроникова их сразу высоко оценив  

их, заметил, однако, что в письменной форме они многое теряют. И Горький настоятельно рекомендовал их  

к записи на грампластинки. Особенно интересным мне показалось чтение стихотворения «Бородино». Это чтение для меня открыло не  

которые новые оттенки в тексте более чем знакомом,  

сняло с него неизбежную для такого рода хрестоматийность, обогатило живыми чертами как бы реально существовавшего рассказчика. Дело в том, как рассказывает Андроников в специальном большом исследовании, посвящённом одному  

только этому стихотворению, что ему удалось выяснить, от кого, когда и как мог слышать Лермонтов рассказ о Бородинском бое, почему выбрал для стихотворения рассказ артиллериста, какой конкретно редут  

имел в виду и почему рассказчик, дядя, при всей конкретности отдельных черт является образом обобщённым... В статье и в записи на пластинке «Бородино» Андроников детально анализирует сложную структуру стихотворения, которое именно благодаря лермонтовскому таланту кажется таким простым:  

«Искусство Лермонтова так велико, что мы и не за мечаем, как сквозь речь солдата то и дело слышится  

речь поэта: Леса синие верхушки... Солдат не сказал бы  

так: это Лермонтов. Но строчка Французы тут как  

тут — это солдат. Звучал булат, Носились знамена,  

как тени — это опять речь поэта. Но без этой возвышенной лексики Лермонтов не мог передать вполне величие этого дня... Обе языковые стихии сплавлены так  

органически, что мы и не замечаем, что дядя, оставаясь  

всё время самим собой, говорит как поэт».