Баталин вызвал меня под кафедру и, потрясая тетрадкой, начал пилить со свистом.

Все мы знали, что это — его улыбка: так улыбается лисица, перегрызая горлышко петушку.

Как-то на ранней зорьке, ловя подлещиков, я тревожно почувствовал — что-то во мне забилось, заспешило, дышать мешало.

Вокруг рос молодой, густой осинник, и его серые стволики стояли передо мною, закрывая шумевшую неподалеку речку.

Я ушел опьяненный новым, чувствуя смутно, что за всем этим моим — случайным? — есть что-то великое и священное, незнаемое мною, необычайно важное, к чему я только лишь прикоснулся.

(И.С.Шмелев. Как я стал писателем)

Я почему-то смутился и, слегка путаясь, стал логически мотивировать свой смех. (Замятин. Мы)

Начиная жизнеописание героя моего, Алексея Федоровича Карамазова, нахожусь в некотором недоумении. Теряясь в разрешении сих вопросов, решаюсь их обойти безо всякого разрешения. (Ф.Достоевский. Братья Карамазовы)

Ребятишек турнула, старика обругала и, схватив тряпку, стала хлопать по конфорке самовара, чтобы он закипел быстрее. (А.Гайдар. Голубая чашка)

Выбравшись из телефонной будки, комсомолка Натка поправила синюю косынку и вскинула на плечи не очень-то тугой походный мешок. (А.Гайдар. Военная тайна).