Я строго рассчитал время, чтобы успеть на урок.

 Я это потому пишу, что уж давно я не грешу.

 Я теперь счастливым стал навеки, потому что счастья не ищу.

 Любое живое дело можно загубить, если делать его равнодушными руками.

 Пока варился суп, я успел сделать несколько фотографических снимков.

 Когда управляющий вызывал меня, я замирал от страха.

 Незнакомец, когда его рассмотрели, оказался человеком лет тридцати шести.


 Пароход плавно нес свои огни и палубу, заполненную пассажирами, мимо подмосковных дачных рощ и разливов, где догорал холодноватый закат.

 И стало в лесу так темно, словно собрались в нем все ночи.

 Воздух только изредка дрожал, как дрожит вода, возмущенная падением ветки.

 Издали слышался шум мокрых деревьев, будто вдалеке шумела вода в шлююзах.

 Хотя путник и не знал дороги, он вскоре вышел к поселку.

 Сколько я ни прислушивался, я не мог различить ни одного звука.

 Дождь лил как из ведра, так что на крыльцо нельзя было выйти.

Я строго рассчитал время, чтобы успеть на урок.
Я это потому пишу, что уж давно я не грешу.
Я теперь счастливым стал навеки, потому что счастья не ищу.

Любое живое дело можно загубить, если делать его равнодушными руками.
Пока варился суп, я успел сделать несколько фотографических снимков.
Когда управляющий вызывал меня, я замирал от страха.
Незнакомец, когда его рассмотрели, оказался человеком лет тридцати шести.
Пароход плавно нес свои огни и палубу, заполненную пассажирами, мимо подмосковных дачных рощ и разливов, где догорал холодноватый закат.

И стало в лесу так темно, словно собрались в нем все ночи.
Воздух только изредка дрожал, как дрожит вода, возмущенная падением ветки.
Издали слышался шум мокрых деревьев, будто вдалеке шумела вода в шлююзах.
Хотя путник и не знал дороги, он вскоре вышел к поселку.
Сколько я ни прислушивался, я не мог различить ни одного звука.
Дождь лил как из ведра, так что на крыльцо нельзя было выйти.