Короткий северный день угасал среди холодного тумана.Густая тьма выползала из углов, стены всё плотнее сдвигались над головой.Некоторое время ещё маячили в глазах очертания стоявшего в середине юрты громадного камелька.Казалось, неуклюжий пенат якутского жилья простирает навстречу тьме широко раздвинутые руки,точно в молчаливой борьбе.
 У якутов по зимам никогда не прекращается топка, и потому у них нет приспособлений для закрывания труб.Мы кое-как приладили эти приспособления, наша труба закрывалась снаружи, и каждый раз для этого приходилось взбираться на плоскую крышу юрты. 

 Я взошел на нее по ступенькам, протоптанным в снегу, которым юрта была закидана доверху. Наше жилье стояло на краю слободы, в некотором отдалении... Обыкновенно с нашей крыши можно было видеть всю небольшую равнину и замыкавшие ее горы, и огни слободских юрт, в которых жили давно объякутившиеся потомки ссыльных поселенцев. Но теперь все это потонуло в холодном, неподвижно, выжатый из воздуха сорокаградусным морозом, и все тяжелее налегал на примолкшую землю.Всюду взгляд упирался в бесформенную, безжизненную серую массу, и только где-то далеко-далеко вверху висела одинокая звезда, пронизывавшая холодную пелену острым лучом. 
    А вокруг все замерло. Горный берег реки, бедные юрты селения, небольшая церковь, снежная гладь лугов, темная полоса тайги — все погрузилось в безбрежное туманное море. Крыша юрты, с ее грубо сколоченною из глины трубой, на которой я стоял с прижимавшеюся к моим ногам собакой, казалась островом, закинутым среди бесконечного, необозримого океана...  Ночь притаилась, охваченная чутким и напряженным ужасом.