Та же Таня, та же прежняя
деревенская Таня! Она не испорчена, она, напротив, удручена этою пышною
петербургскою жизнью, надломлена и страдает; она ненавидит свой сан светской
дамы, и кто судит о ней иначе, тот совсем не понимает того, что хотел
сказать Пушкин. И вот она твердо говорит Онегину:

Но я другому отдана
И буду век ему верна.
Кому же, чему
же верна? Каким это обязанностям? Этому-то старику генералу, которого она не
может же любить, потому что любит Онегина, и за которого вышла потому
только, что ее "с слезами заклинаний молила мать", а в обиженной, израненной
душе ее было тогда лишь отчаяние и никакой надежды, никакого просвета? Да,
верна этому генералу, ее мужу, честному человеку, ее любящему, ее уважающему
и ею гордящемуся. Пусть ее "молила мать", но ведь она, а не кто другая, дала
согласие, она ведь, она сама поклялась ему быть честною женой его. Пусть она
вышла за него с отчаяния, но теперь он ее муж, измена ее покроет его
позором, стыдом и убьет его. А разве может человек основать свое счастье на
несчастье другого? Счастье не в одних только наслаждениях любви, а и в
высшей гармонии духа. Чем успокоить дух, если назади стоит нечестный,
безжалостный, бесчеловечный поступок? Ей бежать из-за того только, что тут
мое счастье? Ни какое же может быть счастье, если оно основано на чужом
несчастий? Позвольте, представьте, что вы сами возводите здание судьбы
человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им, наконец, мир и
покой. И вот, представьте себе тоже, что для этого необходимо и неминуемо
надо замучить всего только лишь одно человеческое существо, мало того -
пусть даже не столь достойное, смешное даже на иной взгляд существо, не
Шекспира какого-нибудь, а просто честного старика, мужа молодой жены, в
любовь которой он верит слепо, хотя сердца ее не знает вовсе, уважает ее,
гордится ею, счастлив ею и покоен. И вот только его надо опозорить,
обесчестить и замучить, и на слезах этого обесчещенного старика возвести
ваше здание! Согласитесь ли вы быть архитектором такого здания на этом
условии? Вот вопрос. И можете ли вы допустить хоть на минуту идею, что люди,
для которых выстроили это здание, согласились бы сами принять от вас такое
счастие, если в фундаменте его заложено страдание, положим, хоть и
ничтожного существа, но безжалостно и несправедливо замученного, и, приняв
это счастие, остаться навеки счастливыми? Скажите, могла ли решить иначе
Татьяна, с ее высокою душой, с ее сердцем, столько пострадавшим? Нет.